Сидим мы как-то в красном уголке, кино по телевизору смотрим. Фильм старый, про войну, из тех, в которых больше агитации, чем реальной жизни…
Смерть за Родину, нестрашно шпарит безусый парнишка с экрана… Мужики смолят «Приму» и уважительно помалкивают. Никому из нас, слава богу, воевать не довелось по возрасту. А смерть – штучка особая, интимная, можно сказать. Она, говорят, один на один к каждому приходит, редко кому вернуться на этот свет позволяет, чтобы мог дополнительно рассказать: страшно или нет.
— А я вот сподобился пацаном ещё с того света вернуться, — пыхнул сигаретой Михаил. – Помирать хлопцы, страшно, очень страшно. В году, кажется 1956-м, копали мы, каждому по 15-16 лет, глину в карьере. Вручную, конечно: тогда в колхозе всей техники – единственная автомашина, которая, кстати, эту глину и отвозила на стройку.
Долбить лопатой вглубь нам, конечно, не хотелось. Да и не по силам это дело пацанам. А в бока карьера мы вгрызались, как муравьи. Подроем снизу, с боков навалимся – хороший пласт глины готов. А сверху некий «козырёк» из грунта остаётся. Под ним в тени даже удобно отдохнуть.
— Эй, шкеты, — не раз шумел на нас Вася-шофёр, лет на пять старше нас. – Поедет крыша – спасать не буду!
— Следи, чтобы твоя не поехала, — язвили мы в ответ. И, оказалось, напрасно. В какой-то момент я вдруг услышал гул над головой, и всё померкло в глазах. На мгновение почудилось, будто собираю цветы на лугу и мне весело, приятно. Терпимой тяжести и боли. Дышать нечем, глаза не открываются, земля во рту, в ушах, всюду. Но голоса вроде слышу, только кажется, что там, наверху, все смеются и шутят надо мной. А мне так страшно и обидно. Дёрнулся из последней мочи. И это, видно, спасло меня. Ребята увидели, где земля шевельнулась и часть моей руки. Там и копать начали, освободив голову, плечи, а потом всего меня из земельного плена. На какое-то мгновение я очнулся, увидел солнце, небо, лица товарищей, автомашину, стоявшую надо мной в каких-то сантиметрах от края карьера, и вновь потерял сознание. Пока везли в больницу, я не раз приходил в себя и вновь уходил куда-то в небытие. Но вот что странно: сознание уходило, а страха, того чувства отчаяния и безвыходности, непередаваемой моей горечи, как в карьере, уже не было. Почему, и сам не знаю.
Михаил закурил новую сигарету, встал с лавки и, как-то сгорбившись, боком вышел вон.
Виктор Суворов